Цой во плоти

21 июня Вик­то­ру ЦОЮ ис­пол­ни­лось бы 49 лет. Труд­но себе пред­ста­вить, каким он стал бы, не слу­чись той ав­то­ка­та­стро­фы. Од­на­ко мно­гие охот­но пред­став­ля­ют – кто на ту­сов­ке с пре­зи­ден­том, кто на чае­пи­тии у пре­мье­ра, кто в ком­па­нии Сур­ко­ва, а кто в пол­ной без­вест­но­сти и за­бве­нии. Ви­ди­мое про­стран­ство во­круг умер­ше­го та­лан­та со вре­ме­нем за­пол­ня­ет­ся мно­го­чис­лен­ны­ми ин­тер­пре­та­ци­я­ми его роли, зна­чи­мо­сти и внут­рен­не­го со­дер­жа­ния, по­это­му так важно, хоть из­ред­ка, да­вать слово тем, кто спо­со­бен к гра­мот­но­му ана­ли­зу про­шло­го, на ос­но­ва­нии ко­то­ро­го можно по­пы­тать­ся ре­кон­стру­и­ро­вать несо­сто­яв­ше­е­ся бу­ду­щее.
Жоэль Ба­сте­нер часто бывал в Рос­сии, в ну­ле­вые ра­бо­тал ат­та­ше по куль­ту­ре в По­соль­стве Фран­ции в Москве, много сде­лал для раз­ви­тия рус­ско-фран­цуз­ских от­но­ше­ний, дру­жил в 90-е с мно­ги­ми пред­ста­ви­те­ля­ми нашей ан­дер­гра­унд­ной арт-ту­сов­ки. По слу­чаю оче­ред­но­го дня рож­де­ния Вик­то­ра он со­гла­сил­ся на­пи­сать о том, каким видел Цоя в да­ле­кие вось­ми­де­ся­тые и как по­ни­ма­ет его роль в нашей куль­ту­ре те­перь, два­дцать лет спу­стя.

Шли годы, и то, что свя­за­ло на ко­рот­кий миг столь непо­хо­жих друг на друга людей, то неуло­ви­мое нечто, что тлело во мне потом еще лет пять, ка­за­лось, окон­ча­тель­но за­бы­то. Со­всем недав­но я и пред­ста­вить себе не мог, что спу­стя 20 с лиш­ним лет вос­по­ми­на­ния о том вре­ме­ни ока­жут­ся та­ки­ми жи­вы­ми. Ведь ми­ро­ощу­ще­ние, объ­еди­нив­шее в да­ле­ком 1986 году несколь­ких пла­мен­ных бун­тов­щи­ков рос­сий­ско­го куль­тур­но­го под­по­лья и трех-че­ты­рех мо­ло­дых бес­печ­ных фран­цу­зов, вовсе не осо­зна­ва­лось нами зна­ме­ни­ем новой эпохи. По­доб­но детям, мы жон­гли­ро­ва­ли под­лин­ны­ми смыс­ла­ми, не по­ни­мая до конца их сути.

И на по­верх­ност­ный взгляд, та ис­то­рия была лишь ло­каль­ной вер­си­ей темы веч­но­го воз­вра­ще­ния юно­ше­ско­го про­те­ста. Как по­на­ча­лу ее и вос­при­ня­ли жур­на­ли­сты круп­ных ев­ро­пей­ских и аме­ри­кан­ских из­да­ний. Но после того как в США, Гер­ма­нии, а затем и Фран­ции вышли пла­стин­ки (что стало воз­мож­ным бла­го­да­ря со­во­куп­ным уси­ли­ям очень раз­ных па­рал­лель­но ра­бо­та­ю­щих людей), уда­лось на­ко­нец под­нять в прес­се волну, при­дав­шую впо­след­ствии рус­ско­му року некое по­до­бие при­зна­ния за ру­бе­жом. Пуб­ли­ка­ции зву­ко­за­пи­сей по край­ней мере до­ка­за­ли миру факт на­ли­чия в СССР диф­фе­рен­ци­ро­ван­ной контр-куль­ту­ры и со­ци­аль­ной среды, за­то­чен­ной под ее вос­при­я­тие. А в 1988 году, когда пер­вые послы му­зы­каль­но­го под­по­лья по­лу­чи­ли, на­ко­нец, воз­мож­ность вы­ехать из стра­ны, за­пад­ные про­дю­се­ры, не скры­вая лю­бо­пыт­ства, от­пра­ви­лись смот­реть их кон­цер­ты.

Про­ект па­мят­ни­ка от Dopingpong, ко­то­рый пла­ни­ру­ет­ся раз­ме­стить в Эли­сте

У ев­ро­пей­ской и аме­ри­кан­ской пуб­ли­ки зре­ли­ще вы­зва­ло сме­шан­ное чув­ство – вы­сту­пав­шие на сцене маль­чи­ки по боль­шей части ничем не от­ли­ча­лись от вы­ход­цев из мест­ных спаль­ных рай­о­нов, к тому же мо­ло­дые рус­ские оче­вид­ным об­ра­зом не пред­став­ля­ли себе ре­а­лий «ци­ви­ли­зо­ван­но­го» мира и в то же время ни­че­го но­во­го о мире «от­ста­лом» тоже по­ве­дать не могли. Неко­то­рые ис­пол­ни­те­ли тро­га­ли имен­но своей глу­бо­кой ста­ро­мод­но­стью. Их неве­ро­ят­ная несо­вре­мен­ность про­ис­те­ка­ла из са­мо­уве­рен­но­сти, ис­крен­но­сти и из­бы­точ­но­го па­фо­са, свой­ствен­но­го, впро­чем, всем без ис­клю­че­ния ар­ти­стам. Но в дан­ном слу­чае пе­ре­из­бы­ток па­те­ти­ки усу­губ­лял­ся рос­сий­ской чрез­мер­но­стью, за счет ко­то­рой гонцы со­вет­ской рок-куль­ту­ры вы­гля­де­ли еще более тре­вож­ны­ми и по­дав­лен­ны­ми, чем их англо-сак­сон­ские со­бра­тья. К тому же в Ев­ро­пе 80-х воз­врат к вы­со­кой ре­во­лю­ци­он­но­сти на фоне эко­но­ми­че­ско­го роста смот­рел­ся вы­со­ко­пар­но и фаль­ши­во, ибо от­да­вал де­ше­вой сен­ти­мен­таль­но­стью, слов­но при­куп­лен­ной по слу­чаю на ба­ра­хол­ке чувств.

Имен­но на «тор­гов­ле сле­за­ми» со­шлись тогда самые ядо­ви­тые аме­ри­кан­ские и фран­цуз­ские кри­ти­ки, без труда сме­шав­шие рус­ских му­зы­кан­тов с пищей во­ро­бьев. (Дол­жен от­ме­тить, что с той поры «от­ста­лость» про­рва­лась и на нашу сцену, а слу­чи­лось это, когда луч­шие пред­ста­ви­те­ли за­пад­ной мо­ло­де­жи под­ня­ли на щит на­ив­ность 60-х и «незре­лость» тех самых рус­ских.)

И тем не менее уже тогда волна пре­зре­ния раз­би­лась о некое под­со­зна­тель­ное ощу­ще­ние че­го-то важ­но­го, невер­ба­ли­зу­е­мо­го, та­ко­го, что вхо­ди­ло в явное про­ти­во­ре­чие с по­верх­ност­но­стью сло­вес­ных оце­нок. Раз­го­во­ры о при­ро­де со­вет­ско­го ре­жи­ма и месте рок-н-рол­ла в новой ре­аль­но­сти дей­стви­тель­но не про­из­ве­ли на за­пад­ную ауди­то­рию ни­ка­ко­го впе­чат­ле­ния, равно как и сама му­зы­ка, но вот глаза, лица и облик неко­то­рых му­зы­кан­тов от­пе­ча­та­лись в со­зна­нии. От­но­сит­ся это к двум ар­ти­стам, ко­то­рые, по иро­нии судь­бы, оба сня­лись в филь­ме Ра­ши­да Нуг­ма­но­ва «Игла». Я упо­тре­бил слово «судь­ба» не слу­чай­но, по­то­му что слу­чай­но­стей не бы­ва­ет, и от­кры­тие, сде­лан­ное Ра­ши­дом, неиз­беж­но было бы сде­ла­но кем-ни­будь дру­гим. Когда се­рьез­ные про­фес­си­о­на­лы за­го­во­ри­ли о Вик­то­ре Цое, как об ак­те­ре с огром­ным по­тен­ци­а­лом, никто еще не видел «Иглы», а те, что аван­сом от­да­ва­ли долж­ное Ма­мо­но­ву, по­ня­тия не имели о на­ча­ле съе­мок филь­ма «Так­си-блюз».
Осо­бая спо­соб­ность груп­пы «Кино» за­ча­ро­вы­вать, уже в пол­ной мере про­явив­ша­я­ся к 1987-му году в виде стре­ми­тель­но рас­ту­ще­го числа по­клон­ни­ков, неожи­дан­но за­ра­бо­та­ла и на чужой почве. И этот эф­фект никак нель­зя объ­яс­нить тем, что на рус­ской сцене того вре­ме­ни не было маль­чи­ков кра­си­вее. Столь мощ­ное воз­дей­ствие на ауди­то­рию не оправ­дать одной лишь бес­спор­ной при­вле­ка­тель­но­стью Кас­па­ря­на или Гу­рья­но­ва, оно ско­рее про­ис­те­ка­ет из магии пла­сти­ки Цоя. И та­ит­ся в его гра­ци­оз­но­сти хищ­ной кошки, нере­аль­ной лег­ко­сти дви­же­ний, ис­клю­чи­тель­ной жи­во­сти и гиб­ко­сти ор­га­низ­ма, ауры невин­но­го ко­тен­ка, иг­ра­ю­ще­го с ве­ре­воч­кой. Чтобы удо­сто­ве­рить­ся в этом, до­ста­точ­но пе­ре­смот­реть идил­ли­че­скую сцену из «Иглы», где Цой, обо­гнав Смир­но­ву, бре­ду­щую вдоль пес­ча­ной колеи, за­те­рян­ной в Араль­ском море, под­ни­ма­ет­ся по якор­ной цепи на ко­рабль, а затем стре­ми­тель­но взби­ра­ет­ся на мачту. Пла­сти­че­ский образ схва­чен и отоб­ра­жен всего в несколь­ких кад­рах!
Тело Цоя – не ор­га­низм стра­даль­ца, де­мон­стри­ру­е­мый нев­ро­ти­ка­ми про­тестно­го рока, но и не воз­буж­да­ю­щий торс поп-звез­ды. В от­ли­чие от секс-сим­во­лов, Вик­тор более че­ло­ве­чен, хоть и на­де­лен телом ис­тин­но муж­ским, хоть и ли­шен­ным бру­таль­но­сти. При этом в его же­стах про­скаль­зы­ва­ет дет­ская уг­ло­ва­тость, при­зван­ная урав­но­ве­сить твер­дость взгля­да и об­лег­чить зна­чи­тель­ность про­из­но­си­мых слов. По­доб­ный кок­тейль зна­то­ки, ко­неч­но же, не могли не за­ме­тить, по­это­му на­сто­я­щие про­фес­си­о­на­лы от кино мо­мен­таль­но оце­ни­ли его по­тен­ци­ал. Помню свой ко­рот­кий раз­го­вор со зна­ме­ни­тым про­дю­се­ром, очень вли­я­тель­ной по­жи­лой дамой, ушед­шей с той поры из жизни, ко­то­рая ра­бо­та­ла с вы­да­ю­щи­ми­ся ак­те­ра­ми фран­цуз­ско­го кино – Нуаре, Ад­жа­ни, Трин­ти­нья­ном, всех здесь про­сто не пе­ре­честь. Так вот эта глу­бо­ко без­раз­лич­ная к рок-му­зы­ке и очень опыт­ная жен­щи­на, всего раз ви­дев­шая Вик­то­ра, с по­ро­га угля­де­ла в нем звез­ду ин­тер­на­ци­о­наль­но­го мас­шта­ба и сразу по­ня­ла, что этого маль­чи­ка ждет боль­шое бу­ду­щее. Вес­ной 1990 года она про­ве­ла пе­ре­го­во­ры, без осо­бой, впро­чем, на­деж­ды на успех, о воз­мож­но­сти его уча­стия в кар­тине «Лю­бов­ник» по ро­ма­ну Мар­га­ри­ты Дюра, а затем пред­ло­жи­ла его, уже на­стой­чи­во и убеж­ден­но, на глав­ную роль в до­ро­гом ко­стюм­ном филь­ме о жизни Чин­гиз-ха­на.

И дей­стви­тель­но, Вик­тор едва ли отыг­рал бы глян­це­ва­то­го немно­го­слов­но­го ге­роя-лю­бов­ни­ка, бес­пре­стан­но удо­вле­тво­ря­ю­ще­го юную Мар­га­ри­ту, зато никто лучше Цоя не смог бы во­пло­тить на экране ве­ли­ко­го за­во­е­ва­те­ля, и я не со­мне­ва­юсь ни ми­ну­ты, что на эту роль он точно был бы утвер­жден, если бы не ушел от нас за два ме­ся­ца до на­ча­ла ка­стин­га. Как пес­ча­ные пу­сты­ни Ка­зах­ста­на, так и вы­со­кие рав­ни­ны Мон­го­лии при­шлись бы ему впору, ибо любые бес­край­ние про­сто­ры со­раз­мер­ны его пер­со­наль­но­му мас­шта­бу и ис­клю­чи­тель­ным лич­ным ка­че­ствам, ко­то­рые, соб­ствен­но, и обес­пе­чи­ли ему его по­смерт­ную славу. Дол­жен сми­рен­но при­знать, что сам я не верил в эту жи­ву­честь, и был удив­лен, когда понял, что образ Цоя с го­да­ми не мерк­нет. Зад­ним чис­лом я по­пы­тал­ся по­нять, за счет чего от­зы­ва­ет­ся он и по­ныне в серд­цах людей эхом древ­ней­ших ар­хе­ти­пов.

Со­по­ста­вив несколь­ко ста­рых тек­стов, пе­ре­ве­ден­ных с древне-гре­че­ско­го, и со­дер­жа­ние ми­сти­че­ских книг XIX века, рас­ска­зы­ва­ю­щих о древ­них ре­ли­ги­ях, пе­ре­чи­тав «Рож­де­ние тра­ге­дии» и пер­вые из­да­ния фи­ло­со­фа-иезу­и­та Баль­та­са­ра Гра­си­ан-и-Мо­ра­ле­са, я уви­дел, что все схо­дит­ся! Черты, при­су­щие об­ра­зу Вик­то­ра, при­сут­ству­ет в опи­са­ни­ях всех без ис­клю­че­ния ге­ро­ев, об­ре­чен­ных на веч­ную славу бес­смерт­ных, ко­то­рые с самой зари че­ло­ве­че­ства со­став­ля­ют ос­но­ву мифов наших об­ществ.

Вот че­ты­ре ка­че­ства, необ­хо­ди­мые для ре­а­ли­за­ции вы­со­ко­го пред­на­зна­че­ния:

Скрыт­ность.

Ве­ли­кая воля.

Воз­вы­шен­ный вкус.

Гос­под­ство над сво­и­ми стра­стя­ми.

Разве нель­зя, сов­ме­стив в уме эти ха­рак­те­ри­сти­ки, уви­деть мыс­лен­ным взо­ром Цоя во плоти? Но и это еще не все: те немно­гие, что на­хо­ди­лись близ­ко, знали, что он, как и по­до­ба­ет ис­тин­ным ге­ро­ям, об­ла­дал еще одним важ­ным и ред­ким даром – «быть мыс­лью со «штуч­ны­ми», а в речах с боль­шин­ством».

Жоэль Ба­сте­нер.