Евгений Ю. Додолев и Александр Ф. Скляр
I. Ирина Богушевская & Глеб Самойлов
– Мы говорим о новой работе последней. Почему Вертинский? Это, я понимаю, вопрос банальный и глупый, но я обязан его задать.
– Вертинский начался приблизительно двенадцать лет назад в моей творческой жизни. Продолжается до сих пор. И я надеюсь, еще будет продолжаться достаточно длительное время. А сейчас мы встречаемся потому, что на этом пути постижения Александра Николаевича я дошел до идеи студийного альбома. То есть до этого у меня был только один проект, который получил воплощение в пластинку, это совместный концерт с Ирой Богушевской. Это было самое-самое начало. И потом, несмотря на то, что я продолжал его петь и делал еще программу с Глебом Самойловым, но больше пластинок мы не выпускали, а я уже достаточно давно думал на тему сделать Вертинского в хорошем качественном студийном варианте. И я, наконец, сумел это воплотить, то есть мы записали песни Александра Николаевича на студии, студийная пластинка получила название «Русское солнце».
– Хорошо. А почему началась-то история с Вертинским много лет назад? Что сподвигло на это?
– Ну, началось и случайно и неслучайно. Неслучайно, потому что я давно мечтал на тот момент выйти с какими-то пробами своими на профессиональную сцену и спеть что-нибудь Вертинского. А случайно, потому что, как это всегда бывает, просто на тот момент совпали наши желания с Ирой Богушевской. Так вот получилось. И мы решили: ну а давай мы попробуем сделать совместную программу, потому что вместе не так страшно. Все-таки один поддерживает другого. И мы сделали эту программу, которая заключалась в том, что у нас были свои блоки песен, она со своим блоком, я со своим, и только одна единственная песня была дуэтная – «Бразильский крейсер». Мы поверили в свои силы: можем петь Вертинского. Потом Глеб Самойлов выразил желание, потому что оказалось, что он большой поклонник творчества Вертинского, и мы с ним сделали другую программу концертную, на которой уже было несколько дуэтов. И мы, мне кажется, нашли интересный ход, потому что песни Александра Николаевича как бы разделили на два «я»: более внутреннее и более внешнее. И вот то Глеб, то я исполняли это «я» в одной и той же песне. У нас получилось шесть или семь, я сейчас точно не помню, в общем, большое количество дуэтов, которые чередовались с сольными исполнениями, при всем при том мы со сцены не уходили. То есть мы как выходили вдвоем на сцену в самом начале нашего концерта, так вдвоем и оставались. И когда, скажем, он выходил на авансцену и пел свою песню, я сидел и его слушал. То есть он меня чувствовал на сцене. И когда я выходил, он тоже меня слушал и поддерживал внутренне. И это оказалась очень удачная, как мне кажется, идея, потому что я до этого не слышал вообще, не знал, что где-нибудь кто-нибудь Вертинского поет на два мужских голоса. То есть на две мужских партии. А песни его на самом деле подразумевают это.
– Да ладно. Каким же это образом? Он разве исполнял с кем-нибудь дуэты сам? Никогда.
– Нет, никогда. Но во многих его песнях есть внутренний диалог с внутренним «я», есть диалог с самим собой. Скажем, например, песня «Черный карлик». Она четко имеет две части. И поэтому если один человек начинает петь эту первую часть, второй выходит на вторую часть…
– А чья это была придумка?
– Это была наша совместная придумка.
– Не бывает совместных придумок. Кто-то первый должен был это пробросить.
– Я даже помню, когда это было. Мы выступали на каком-то фестивале в Казахстане. И после фестиваля у нас было такое расслабленное состояние, все сидели у бассейна, общались, выпивали немножко, и вот тогда-то, собственно, и выяснилось, что Глеб очень любит Вертинского. И я ему предложил: «Так давай попробуем сделать эту программу». А вот уже кто предложил какие песни, это я, конечно, уже сейчас не помню. Но к идее, чтобы дуэтов было побольше, мы вместе пришли. И подобрали эти песни, оказалось, что это действительно интересно. А так как у нас совершенно разные творческие манеры на сцене, то это стало еще интереснее. Глеб – такой декадентский, изломанный, а я – более брутальный. И вот это все соединялось очень здорово, а к тому же он предложил еще ввести роль одну в концерте, мы ведь назвали программу «Ракель Меллер. Прощальный ужин» в честь Александра Николаевича Вертинского. И после песни «Ракель Меллер» появлялась Олеся Маньковская, вдова Ильи Кормильцева, профессиональная оперная певица, и исполняла роль Ракель Меллер, а в конце мы пели ей «Прощальный ужин» вдвоем. Мы садились втроем за столик и с двух сторон вели эти две партии, обращаясь к ней, а она сидела и нас слушала. Это было очень красиво.
– В свое время «Юнкера», которых исполнил Гребенщиков в фильме Учителя «Рок», совершенно всех перепахали и вызвали интерес к Вертинскому у той аудитории, которая слушала социальный рок и вообще не знала совершенно ни поэзию, ни бардов. Вы помните этот фильм и это исполнение, нет?
– Я даже этот фильм не видел. Но Борино исполнение я слышал.
– И что вы можете сказать?
– Мне кажется, что это одна из наиболее удачных его версий из всего, что он пел Вертинского. Новая волна интереса к Вертинскому, вполне вероятно, была инициирована именно Борисом.
– Но мне кажется, поскольку это была перестроечная движуха, в песне «Юнкера» слышался такой политический какой-то подтекст… вот чем был силен социальный рок: там всегда читали что-то между строк. Вы считаете, что тексты Вертинского, из того, что сейчас в вашем репертуаре, могут как-то звучать по-новому или это все-таки какие-то так называемые вечные ценности?
– Я думаю, что касается лирической составляющей песен Вертинского, которые есть в этом альбоме, это вечные темы, это темы, которые не уходят, и они не имеют срока давности. Они реально могли быть написаны вчера или 50 лет назад. Он так тонко и глубоко разрабатывает личную тему, причем, делает это очень личностно, что вообще мало кто из русскопоющих людей сочинявших на русском языке людей сумел вот так проникнуть в глубину отношений, выразить ее парадоксальность, непредсказуемость, трагичность личных взаимоотношений мужчины и женщины. Но у него, конечно, есть и философская составляющая, которая вполне может быть перенесена на нашу нынешнюю действительность. Чтобы не быть голословным, например, скажу про песню «Сумасшедший шарманщик». Это песня, которая, мне кажется, очень актуально может звучать именно сейчас. Или песня «Дым без огня». «Вот зима, на деревьях цветут снеговые улыбки. Я не верю, что в эту страну забредет Рождество». Поэтому и то, и другое присутствует в песнях Вертинского: и вечность темы, и актуальность.
II. Феномен Головина
– Вообще ваш подход к текстам, то есть выбор авторов, всегда вызывает интерес. Вы ведь Головина исполняли?
– И исполняю.
– Почему такой выбор, прямо скажем, совсем-совсем неожиданный?
– Ну нет, для меня это абсолютно ожиданный выбор. Дело в том, что Евгений Всеволодович Головин, мой друг и учитель, это человек, который в значительной степени повлиял на мое решение стать профессиональным музыкантом.
– То есть вы были знакомы?
– Мы с ним знакомы с моих четырнадцати лет. Два года назад Евгений Всеволодович от нас ушел – сейчас мне 54, вот и считайте…
– А каким образом произошло это знакомство?
– Я бы сказал случайно, если брать внешний план – он был отчимом моего школьного приятеля. А если рассматривать внутренний план, то конечно, не случайно, я в этом совершенно убежден, исходя из значимости этой встречи и тех последствий, которые она имела. Да, изначально это была случайность, которая переросла в очень глубокие отношения, по мере развития все больше и больше убеждавшие меня, что мой настоящий путь – это путь профессионального музыканта. Евгений Всеволодович был очень хорошим и глубоким музыкантом и поэтом и самим своим творчеством, своим существованием втягивал в свою орбиту большое количество людей, которые оказывались вблизи, и довольно сильно влиял на них.
– Не все ваши поклонники знают, что он автор стихов.
– Ну как же! Он автор самой известной песни в моем репертуаре – «Эльдорадо». Помимо этого, у меня еще несколько его песен, которые на протяжении своей карьеры я пел и продолжаю петь в своем активном репертуаре. Это и «Робинзон Крузо», и «Бледно-зеленые цветы», и «Аманда», и «О, город Гамбург».
– Если я не ошибаюсь, альбома, целиком состоящего из его песен, нет?
– Есть у Славы Бутусова. Он называется «Звездный падл». Но каждый мой сольный альбом, который я делал, еще когда существовал проект «Ва-банк», мы по сути делали как совместные работы. Мы их совместно обсуждали, подбирали репертуар, сочиняли новые песни именно к конкретному проекту. Это касается и альбома «Ведьмы и стервы», и альбома «Денди Диана», а к «Нижней тундре» он специально написал несколько песен: «Агрессия созвучий», «Кукла мандарин», «Путешествие в Китай».
– Возвращаясь к Вертинскому, я насколько знаю, Анастасия Александровна, дочь поэта, очень трепетно относится ко всему, что делается с его поэтическим наследием. Вам не приходилось вступать в коммуникацию?
– Когда я уже окончательно подошел к идее записи нашего студийного альбома, я решил, что я должен получить добро и благословение от Анастасии Александровны. До этого мы с ней пересекались два раза, она слышала мое исполнение некоторых песен Вертинского. Затем я позвонил ей и попросил о встрече, на которой высказал эту идею: «Анастасия Александровна, я очень хочу записать альбом произведений вашего отца». Более того, я уже на тот момент составил список тех произведений, которые хотел записать, и поэтому показал его ей. Она его внимательно просмотрела, и сказала: «Хорошо, я не возражаю».
– А если бы она возражала, то что было бы?
– Это было бы невозможно…
– Невозможно, чтобы она возражала?
– Нет, нет, с моей стороны, наверное, это было б невозможно. Анастасия Александровна – это некая смычка с духом Александра Николаевича. Это очень важно было для меня…
– Насчет смычки поподробнее, пожалуйста.
– Сейчас я вам скажу. Для меня эта затея была важна и как дань памяти Евгению Всеволодовичу Головину. Вертинский – один из самых любимых исполнителей у Головина. Он знал его всего наизусть.
– Насколько знаю от Андрея, вашего одноклассника, что и дома у Головиных звучал Вертинский достаточно часто.
– И дома звучал, и сам Евгений Всеволодович был на его концертах несколько раз, будучи еще молодым человеком. И он просто досконально знал все его творчество, все песни наизусть. Евгений Всеволодович на тот момент уже как бы благословил меня – он ведь знал, что я исполняю Вертинского, мы еще при его жизни говорили о студийном альбоме. Это первое. И второе, не менее важное, что, как я вам уже сказал, мне нужно было получить благословение от самого Александра Николаевича.
– ???
– А как, а как я мог это сделать? Только через его дочек и Лидию Владимировну. Но Лидия Владимировна уже не общается ни с кем из посторонних, поэтому благословение мог получить только у дочек.
– Но мне кажется, что вы могли выйти напрямую через Космос…
– Космос – это совсем другое дело, что-то далекое, а мне нужно было подтвержденное здесь, понимаете. Первый раз мы встретились с Анастасией Александровной в ресторане «Вертинский». Мы тогда с Сашей Белоносовым, с моим пианистом, исполняли несколько песен Вертинского. И она слушала нас. После концерта она подсела к нам за столик, мы познакомились, и она сказала для нас очень важную вещь: «Спасибо вам, что вы исполняете песни моего отца». Вот тогда мы почувствовали, что это нам сказал Александр Николаевич. Мы как бы получили благословение. Поэтому этот вот альбом – серьезный уже, студийный, это не концертная история, где у тебя могут быть, какие-то вещи более удачные, какие-то менее удачные, как на любом концерте. А это именно такая эталонная для меня работа. Я нашел специальную студию, которую, которая могла это воплотить. Это Прокофьевский зал музея музыкальной культуры имени Глинки. То есть место с историей и с атмосферой. Я хотел сделать для себя эталонную запись песен Александра Николаевича. Поэтому здесь мне было очень важно именно согласие, а не просто юридическая возможность эти песни записать.
– Ну понятно, да, это разные вещи.
– Да, вот это так получилось.
III. Игорь Растеряев = будущее русского рока?
Евгений Додолев и Игорь Растеряев
– Теперь чуть-чуть в сторону от Вертинского. Просто о судьбе того, что называется русским роком, хотя я не знаю, может ли быть рок русским?
– Может вполне. Я считаю, что это весь рок, поющийся на русском языке,
– Это можно называть русским роком?
– Можно называть русским роком. Я не против этого термина.
– «15 минут славы» этого направления (или пять лет), они минули. Мне как человеку, который, в общем, в известной степени, питался этим, очень обидно, что сейчас не слушают в тех масштабах эту музыку, в которых слушали, скажем, в конце 80-х – начале 90-х. Возможен, с вашей точки зрения, какой-то ренессанс, оживление интереса к этой музыке? Я не имею в виду обязательно в исполнении таких ветеранов, как Бутусов, Гребенщиков. Может прийти какая-то молодежь с каким-то пассионарным посылом, который подтянет молодняк к этой музыке, или это был какой-то политический контекст, который уже ушел навсегда?
– Мне кажется, что это был, конечно, не только политический и социальный контекст, который ушел. Музыка – живая совершенно душа, живая абсолютно ткань. И как у любого живого организма, у нее есть свои периоды взлетов и свои периоды затуханий.
– Да, но будет ли еще период взлета?
– Мне кажется, что как жанр рок-музыка себя не исчерпала.
– Мы говорим сейчас про русский рок.
– Я говорю про русский рок, да. Я говорю про рок-музыку, исполняющуюся на русском языке. Как жанр рок-музыка не исчерпала себя. Поэтому мне кажется, что за этим небольшим, я считаю, не катастрофическим падением обязательно через какое-то время последует очередной взлет. И в первую очередь, конечно, я имею в виду молодых музыкантов.
– Нет, минуточку, The Rolling Stones зажигают до сих пор, и молодняк на них равняется. Потому что если бы сейчас Джаггер и команда не продолжали выступать, может быть, и не было бы таких ребят, как, допустим, Muse или там My Chemical Romance, которые очень далеки по форме от того, что «роллинги» делают, но которые, конечно, этот message снимают.
– Я не отрицаю значимость нынешних действий тех стариков, которые стояли у истоков русского рока. Я сейчас говорю о том, что эта новая волна придет от новых исполнителей. И, скажем, одного, как минимум, исполнителя я вам могу назвать. Считаю, что Игорь Растеряев – это один из тех молодых музыкантов, за которым очень большое будущее в нашем русском роке.
– Хорошо. Ну что ж, сверим прогнозы через несколько лет.
Биографические данные
Алекса́ндр Фе́ликсович Скляр родился 7 марта 1958 года в Москве.
В 1979 окончил факультет международных экономических отношений МГИМО. С 1980 по 1985 работал дипломатом в Северной Корее. Согласно распространенной легенде, оставил карьеру дипломата, чтобы профессионально заняться музыкой. Как утверждает журналист Владимир Марочкин, Скляр оставил карьеру дипломата не по собственной воле, а был отправлен домой за то, что на одном вечере отдыха спел под гитару белогвардейские песни.
Музыкальную карьеру начинал гитаристом групп Василия Шумова «777» и «Центр». Затем, в 1986-м году, создал собственный проект «Ва-Банкъ». В середине 1990-х параллельно начал сольную карьеру. Долгие годы он возглавлял движение «Учитесь плавать», пропагандирующее здоровый образ жизни, и вёл передачи на известных радиостанциях. Александр Скляр пробовал себя и в литературе: в 1991 году в соавторстве с Романом Канушкиным он выпустил детскую книгу «Петрович и Патапум в Волшебном Лабиринте».
В телесезоне 2007-2008 А.Ф.Скляр пробует себя как телеведущий передачи «Другое кино. Страх» на ТВ-3. В ней музыкант вспоминает самые страшные фильмы и размышляет о человеческих фобиях. В проекте «Роковая ночь» на канале «Культура» певец и композитор в качестве ведущего комментирует концерты корифеев рок-н-ролла.
Классная фотка с Растеряевым! Красавцы! И спасибо за интервью. Потому как мысли оптимистичные для такого “безнадёжного” дела :)